22 года после «Буденновской войны»
Журналист «Комсомолки» вспоминает трагические события на Ставрополье в июне 1995 года, очевидцем и непосредственным участником которых он был
ДИКТОФОННАЯ ЗАПИСЬ
14 июня 1995 года. Несколько часов назад город захватила банда Басаева. Террористы разгромили местный отдел внутренних дел, расстреляли мирных жителей, взорвали Дом пионеров, похозяйничали в здании местной администрации, собрали с улиц и из близлежащих домов заложников и конвоировали плененную колонну из сотен невольников в районную больницу.
В первые минуты нападения я с включенным диктофоном шел на звуки боя, не имея понятия, что же происходит за пару кварталов от центральной площади города. Это был первый в истории страны масштабный теракт, и тогда никто не знал, как действовать. Не исключая, как потом выяснилось, руководителей государства, силовиков и народных избранников. Я чудом остался жив, укрывшись в доме совершенно незнакомого человека в одном квартале от страшной бойни в РОВД. Та диктофонная запись первых минут «Буденновской войны» у меня сохранилась до сих пор...
Когда в центре города все стихло, я встретил на площади отца. Мы выяснили, что нашей мамы, работавшей в здании администрации, нигде нет, и отправились домой в надежде найти дорогого человека там. К нам присоединился и тогдашний редактор районки, он жил неподалеку. Мы прошли всего один квартал, и как раз напротив здания городского ДК в нас начали стрелять. Пули летели откуда-то сверху и справа, может, стрелок залег на крыше «очага культуры»? Разбираться было некогда - мы втроем, как по команде, грохнулись в кусты, будто они могли нас спасти.
Неизвестный продолжал упорно за нами охотиться - пыльные фонтанчики от пуль взрывались уже перед носом. Тогда я закричал: «На счет «три» встаем и бежим!». И сразу же начал считать вслух. Это надо было видеть! Три мужика (а двоим-то уже за пятьдесят лет!) вскочили и бросились в таком темпе, что и спортсмены бы позавидовали. Но едва мы миновали несколько метров, как перед нами из-за торгового вагончика появились четверо человек в штатской одежде. С пистолетами. Остановиться мы уже не могли и неслись на них по инерции.
Неизвестно, кто испугался больше. Когда «штатские» поняли, что мы не боевики, а перепуганные насмерть горожане, то стали махать нам оружием в сторону центрального сквера, дескать, сворачивайте туда. И вовремя - откуда-то с рынка забубухал пулемет.
Через полчаса, пробравшись закоулками, мы оказались в своей квартире. Мамы не было, и соседи ее не видели. Телефон не работал. Батя твердо отрезал: «Идем назад, к администрации!». На обратном пути в центр в нас уже никто не стрелял. Люди говорили, что мелкие группки бандитов рассредоточились по всему городу, но к тому моменту, наверное, они тоже подтянулись к районной больнице, где и начали разворачиваться основные события.
ГИЛЬЗЫ В КОРРЕКТОРСКОЙ
Площадь уже не была огорожена, и мы вошли в здание администрации. На первом этаже пол был усеян разбитым стеклом, в луже крови валялась перевернутая детская коляска. Мы с отцом медленно поднимались на пятый этаж по широким лестничным маршам, готовясь увидеть самое для нас страшное. Дверь в корректорскую была распахнута. Вот мамина сумка и ключи от квартиры, вообще-то, она никогда и нигде их не оставляла. На двух письменных столах лежало по листочку бумаги, на которых корявым почерком кто-то нацарапал: «Свободо или смерт!» (много позже мы их сдали в музеи - местный и московский). С пола я поднял две гильзы от автомата.
- Все! - вырвалось у отца. - Ее точно убили.
Теперь в этом не сомневался и я, однако попытался слабо возразить: «Но тела-то нет!». Батя меня уже не слушал. Не помню, как мы добрались домой. Мне нельзя его было оставлять одного. Он был на грани нервного срыва, не разговаривал и постоянно смотрел перед собой невидящим взглядом. Они с мамой к тому времени прожили в браке 36 лет и практически никогда не расставались. Это была страстная любовь, и эти два человека уже давно являлись, по сути, единым духовным целым. Что я мог ему сказать? Я тоже молчал.
В квартире он сел на кровать и просидел так несколько часов, пока не начало темнеть. Вдруг уже где-то в десять вечера тишину комнаты разорвал телефонный звонок. Мы оба подскочили - ведь телефоны до этого нигде не работали! В доли секунды я оказался рядом с аппаратом и рванул на себя трубку.
- Игорь! - послышался такой милый мамин голос. - Вы все живы?
- Мы с отцом дома, а про остальных я пока не знаю, - крикнул я.
- Мам, ты где, что с тобой? Мы тебя везде искали!
- Я в больнице, со мной все в порядке.
- В заложниках? Мам!..
Но в ответ запикали гудки. Отец так и не услышал ее голоса, не успел. А в комнате, казалось, еще долго эхом звучало: «Ма-а-а-м!..».
РАСКЛАДУШКА У МИКРОФОНА
15 июня. В 5 утра за мной приехал изрешеченный и с выбитыми стеклами микроавтобус. В нем сидели четыре российских солдата. Мне приказали лечь на пол, а сами военнослужащие, выставив дула автоматов в оконные проемы, расположились по углам. Мы поехали по пустынному городу. Когда до узла связи оставалось метров сто, остановились. Мои спутники были насторожены тем, что на крыше БРУСа виднелись чьи-то две, выглядывавшие из-за парапета головы и направленные в нашу сторону стволы. Через несколько минут микроавтобус двинулся вперед - на крыше оказались «федералы», а не боевики. Меня подвезли к самому входу, и я пошел на работу.
Так получилось, что местное радио стало единственным СМИ в районе - редакция районной газеты «Вестник Прикумья» была разгромлена бандитами. А в «моей» радиостудии тогда побывали многие из тех, кто делал все возможное и невозможное, чтобы спасти заложников: глава администрации Ставропольского края Евгений Кузнецов, его заместитель Александр Коробейников, заместитель начальника краевого милицейского главка Николай Кривцов, владыка Ставропольский и Владикавказский Гедеон, замы федеральных министров, высокопоставленные столичные военные.
Большинство записей их выступлений перед микрофоном еще долго хранились у меня на стареньких магнитофонных бобинах. Но приходилось не только записывать в студии, а выбираться «в поле» и делать репортажи, а еще больше - говорить в прямом эфире. Новостей было много, радио вещало по 12 часов в сутки (ночью я спал на раскладушке рядом с пультом), и через четыре дня у меня окончательно сел голос - разговаривал только шепотом. Тогда в студию пришел мой отец, и мы стали работать вместе.
К семье я вернулся через пять дней, когда все трагические события завершились, а мама вышла вместе с другими заложниками на свободу. О том, что было в больнице, ни отец, ни я с сестрой ее никогда не расспрашивали. Узнали лишь то немногое, что она посчитала нужным рассказать сама. Даже сейчас, через 22 года, у меня не хватает мужества узнать у нее подробности. Это ее личное.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Экс-генпрокурор РФ о захвате боевиками больницы в Кизляре в 1996 году: «Обыкновенный фашизм!»
На территории ЦГБ открыли мемориальный камень, посвященный тем трагическим событиям, и почтили память погибшего тогда врача из Ставрополя (подробности и фотохроника)
Беслан: десять лет спустя
Обгоревший спортзал сверху бережно укрывает круглый саркофаг, символизирующий памятный венок. Внутри тихо. Посередине стоит поклонный крест. К нему подходит седой мужчина и, взявшись за перекладину, что-то шепчет по-осетински. Закончив, поворачивается и тихо произносит:
- Прикоснись к кресту (подробности).